В европейской живописи образ смерти рождается непосредственно под влиянием идей христианства. Возможно, поэтому в большинстве ранних произведений на эту тему преобладает именно религиозная трактовка феномена смертности человека. Успение бренного тела трактуется христианством как конец земных страданий и начало нового бытия души. Такое магистральное развитие художественного восприятия смерти подкреплялось еще и подчеркнутой религиозностью всего средневекового искусства.
Первое наполненное высшим смыслом изображение мертвого тела – это распятие Спасителя на кресте (описания того, какие элементы характерны для картины распятия и чем отличаются такие рисунки у католиков и православных, Вы можете найти на страницах сайта компании «Данила-Мастер»).
В живописи в это время преобладают именно библейские темы. И смерть в ней связана прежде всего с образами Иисуса Христа и Богородицы, история земной жизни которых появляется на храмовых фресках и витражах.
Позднее Средневековье и Возрождение
продолжает разрабатывать эти сюжеты на гравюрах и живописных полотнах, придавая им каждый раз своеобразную трактовку и показывая смерть с какой-либо особой стороны.
Например, картина Джотто ди Бондоне «Оплакивание Христа» делает акцент не столько на самом факте успения Спасителя, сколько на горе людей, потерявших любимого человека. Джотто придает особый драматизм сцене плача Марии над телом Сына. Трагическим центром сюжета становятся соприкасающиеся лица Христа и Марии: мертвого Сына и живой Матери.
Мастер резко противопоставляет жизнь и смерть. Потом, в середине XIV-XV веках, поздняя готика и Северное Возрождение сделают акцент на явных, душераздирающих признаках горя (лишившаяся чувств Богоматерь, рыдающая и рвущая волосы Магдалина), на страшных подробностях смерти. Но пока, в начале XIV века, фреска Джотто полна античной монументальности и стоически сдержанного трагизма.
На полотне Андреа Мантеньи (XV век) «Мертвый Христос» дан образ Спасителя, которого только что сняли с креста и обернули в плащаницу. Перед нами и страдающей матерью Марией предстает человек с печатью мучений на застывшем лице. Смерть стала избавлением для него. Однако Мантеньи своим произведением продолжает и традиции храмовой фрески. Гибель тела у него становится преддверием вечной жизни человека, в которой автор картины не сомневается.
Примерно в это же время Ганс Гольбейн Младший пишет картину «Мертвый Христос». Тема неизбежной кончины всякого была постоянной для Северного Возрождения – и в литературе, и в изобразительном искусстве. «Пляски смерти» – обычный и популярный жанр гравюр, которому отдает дань и Гольбейн.
Спаситель на его картине выглядит истощенным и иссушенным мучениями. Смерть для него стала милосердием, к которому пришлось идти через страдания.
Жизнь как торжество смерти
Сюжетная живопись в XIV-XV веках обогатилась еще одной, совершенно особой традицией, которую стали называть словосочетанием «Danse macabre», что переводится как «Пляска смерти». Это был совершенно оригинальный жанр, который представлял собой живописный сюжет, сопровождаемый стихами. На картинках обычно изображали фигуры скелетов, танцующих с людьми. Так, по мнению авторов, должна веселиться с новопреставленными сама смерть.
Этот вид живописи приобрел огромную популярность из-за массовой гибели европейцев от эпидемий чумы, которая выкашивала населения целых городов. Страх черной смерти, не щадящей буквально никого, породил в культуре повышенный мистицизм в сочетании с ироническим и даже карикатурным отношением к тому факту, что внезапно умереть могут люди любого сословия, материального ценза, возраста. Смерть не пощадит никого и всех уравняет. Она внезапна, беспощадна и естественна.
Первоначальный сюжет о смерти и ее посланцах скелетах, танцующих с людьми, быстро стал развиваться. В книгах, на стенах домов, даже на заборах стали рисовать сюжеты о том, как скелеты играют на музыкальных инструментах на королевских балах, сопровождают влюбленных и счастливых матерей с детишками на руках, помогают гнать стада и пахать крестьянам, пересчитывают монеты со скупцами, обедают с обжорами, влекут за собой по дорогам бродячих поэтов и монахов. Даже сам римский Папа изображается идущим рядом со скелетом, так как он – всего лишь один из смертных и, как и все, с рождения готовится покинуть этот мир.
Аллегорический пейзаж
XVII века предложил свое решение образа смерти. Одним из наиболее интересных произведений такого рода считается картина голландца Якоба Ван Рейсдаля «Еврейское кладбище».
Иконографическая программа полотна составлена из традиционных для европейского искусства XVII века символов. Руины и сумрачные небеса над кладбищем создают подчеркнуто меланхолическое настроение. На этом фоне написаны саркофаги и высохшие деревья, которые говорят о бренности жизни, ее неизбежном конце, делающем бессмысленными все усилия человека.
Текущие воды ручья на переднем плане выглядят в пространстве кладбища абсурдно. Они включены автором в композицию как знак стремительного хода времени, подводящего человеческую жизнь к концу.
Однако художник не останавливается только на назидательном, предостерегающем напоминании о бренности и смерти. Появление в композиции радуги говорит о надежде на вечное спасение души, сбросившей оковы земного бытия.
Жанр ванитас
Голландский натюрморт XVII века vanitas имеет философский план. В нем предметы, представляющие красоту и многообразие земного мира, противопоставляются деталям, которые вызывают ассоциации с триумфом смерти и ее конечной победой над всем и вся. Из Нидерландов мода на такого рода живопись распространилась во Фландрии и Франции. Одним из его авторов был Ф. де Шампень. В своем «Натюрморте с черепом» он использовал наиболее распространенные аллегории vanitas: цветок и песочные часы - обозначают быстротечность жизни, череп - символизирует смерть.
К. де Хей в «Натюрморте vanitas с музыкальными инструментами» изобразил традиционные для жанра разнообразные плоды и золотую посуда на столе. Перевернутый кверху дном кувшин, из которого пролилось вино, обозначает быстротечность радости и удовольствий, которые доставляют человеку земные блага – богатство, еда, питье и т.д. В этом контексте музыкальные инструменты являются знаками чувственной любви, а улитка, рожденная из грязи, символизирует грех. На заднем плане по стене вьется плющ. Его стремление вверх означает бессмертие. Персик и дыня изображены разрезанными не случайно: их семечки означают возможность возрождения к новой жизни.
Смерть прекрасная
Не обошли стороной идею смерти прерафаэлиты и романтики конца XVIII – XIX веков. Они подошли к ней согласно особенностям эстетической тенденции своего времени. И те, и другие были обращены в прошлое, идеализировали его, а в смерти находили не только ужасное, но и таинственно-прекрасное. Нередко на их полотнах возникает кладбищенский пейзаж: место, где живой персонаж оказывается на границе между жизнью и вечным покоем. В этом ключе написаны пейзажи К.Д. Фридриха «Аббатство Оквуд», «Кладбище в снегу».
Популярным в XIX веке стало творчество шотландца Дж. Арчера, обратившегося к кельтским легендам. В частности, он написал серию работ, посвященных древним героям туманного Альбиона. Картина «Смерть короля Артура» из их числа. Умирающий Артур окружен грустными молодыми женщинами и величественной природой. Лицо его спокойно и просветлено. Те же умиротворенность и прелесть ухода в небытие пронизывают полотно Дж. Милле «Офелия», созданное по мотивам шекспировского «Гамлета». Героиня еще не утонула, но отрешенность от мирских горестей уже легла на ее прелестное личико и наконец сделала бедную Офелию счастливой.
Изображение смертей в живописи ХХ века
продолжает оба направления: от натуралистичности до эстетизации мертвой плоти. Среди отечественных полотен начала столетия известностью пользовалось произведение К. Петрова-Водкина «Смерть комиссара», на которой гибель безвестного героя пронизана высокой миссией жертвенности.
А в работах модерниста М. Клингера звучат совсем иные мотивы. Его графика становится выражением темной стороны человеческого «я». Это роднит его с Гойей и в чем-то с Врубелем. Целый ряд картин Клингера посвящен некрофилии. Его работы переполнены изуродованными и расчлененными телами, скелетами, убийцами и их жертвами.
Это уже не столько пляска, сколько пир смерти, мир, скатившийся на дно инфернального безумия. Возможно, такое решение темы было порождено самим кровавым веком, который потрясли ужасные мировые войны и другие кровавые социальные катаклизмы.
Век ХХІ
тоже начался непросто. Войны и жестокость не ушли из этого мира, и смерть продолжает собирать свою обильную жатву. Но, как это ни удивительно, в наше время находятся художники, которые своим творчеством стремятся не накалить атмосферу, а, напротив, разрядить ее.
Пример тому – творчество С. Загаровского и его серия картин под названием «Белая». Это зарисовки о буднях маленькой девочки смерти (на вид типичной: в виде скелета в балахоне и с косой). Но у нее есть семья и настоящее детство – с играми на лужайках, котятами, бабочками, птичками и выговорами взрослых. Она милая и добрая, готова всем помочь и всех спасти.
Миссия ее семьи – вовремя переправить людей из этого мира в другой, помочь им в очень важном переходе. И Беленькая тоже помогает родителям, а после работы снова играет и смеется. Картины С. Загаровского производят потрясающе светлое впечатление и рассеивают ужас от бытия, который так усердно нагнетают многие другие деятели современного искусства.
